[indent]

листая страницы «дьявольской книги» алиса в тщетных попытках с хитрой усмешкой на бледном лице надеялась увидеть знакомое имя. и ей бы взойти на амвон и мантру сквозь немые губы шептать, чтобы выжить в неестественном пекле.

в прошлой жизни нина была ведьмой – не иначе. все рядом с ней самовоспламенялось, а языки пламени обжигали подушечки пальцев, стоило дотронуться до тонкой мраморной кожи. красные отметины на шее – ожоги от ее прикосновений. от пристального взгляда искры метались в тихой гавани, а по венам растекалась плавленая ртуть, заставляя пульс лихорадочно ускоряться. от нее пахло сигаретным пеплом и морем. и свободой. от нее кружилась голова, сродни удушью бескислородному, оставшись в комнате без окон с включенным газом. нина перекрывала солнце, чтобы опалять своим дыханием.

быть рядом – сгорать вместе с ней. заполняя свое пространство нефритовым пламенем ее падающих на лицо прядей, алиса проламывала свой потолок, но балки падали и на тех, кто дорожил ей. наверное, мать схватила бы сердечный приступ, узнай она о том, что до сих пор в крови алисы протекает, затем отца, и роман…
брат был единственным, ради которого она пыталась преодолеть слабость, но нина – та, кто слабость заставлял стать зависимостью.

никаких пустых речей. никакой наигранной фальши. никакой драмы и остросюжетных поворотов на сто серий, как в старом ситкоме, где в конце-концов два героя признаются друг другу в любви под овации с миллионов протертых диванов слезами женщин престарелого возраста. никаких пустых обещаний и слово «навсегда» вычеркнуто из словарного запаса. их отношения – это не прекрасный распускающийся бутон на восходе зари под пение птиц из диснеевских мультфильмов, не бушующая запретная страсть под танцы цыган из кармелиты. их отношения – то же пламя. разрушающие, раскалывающие землю под ногами, чтобы провалиться в самое жерло кипящей лавы. и вновь обжечься. чтобы на коже волдыри и запахов прожженными рецепторами не чувствовать. чтобы из легких одним дыханием на двоих выходил мышьяком сизый дым, и прожигало грудную клетку. разрушающие в первую очередь самих себя. они с легкостью акробата ходили по тонкому канату, что оказался колким на конце. они под вены загоняли свою молодость, а в десна друг другу смерть.

алису бросало в истоме в агонию от сиплого шепота нины. у алисы норвежские леса полыхали ее пламенем. струп на коже от ее слов никогда не зарастал.

лощенная жизнь под страницами раскраски с золотой клеткой. выдранные страницы библии, выданной на одном из первых собраний в кругу пойманных наркоманов, тлели в камине, превращаясь в сухую золу. недостаток препаратов в организме вызывал ломку, но недостаток нины в заточенных буднях под контролем родителей вызывал ебанный делирий.

на ужин алиса предпочитала фламбировать себя, допивая темное пиво залпом, сгорая в чужих объятьях.

теплая ладонь нины казалась чем-то неестественным. спотыкаясь в сотый раз на льду, алиса привыкла ногтями впиваться в шероховатый иней, отмораживать до сиреневых пятен фаланги на руках. теплая ладонь нины вселяла ложную уверенность, невидимый приток сил.

[indent] и только с ней алисе казалось, что она не одна.

отношения, раскиданные на картах, от «блять, завали ебало», до опаляющего невесомого поцелуя, разомкнутых из кольца рук и последующего холода опустошенности.

привычная схема: алиса остается швейцаром в разъебанном дворе, нина уходит воплощать навыки майнкрафта в жизни, только без кирки, голыми руками.

привычная схема: алиса залипает в телефон, в сотый раз пролистывая туда обратно страницы домашнего экрана, а через несколько минут нина возвращается с хитрой ухмылкой.

но только по нёбу скользит неприятный привкус сожженного комка нервов, что заставляет голову к небу задрать. проморгаться пару раз, смахивая невидимые пылинки с густо накрашенных ресниц, тяжело вздохнуть, расслабляя затекшие предплечья. и, наконец, повернуть голову в сторону торца двухэтажного на половину разъебанного дома, покрывшегося плесенью и мхом. и в голове только одна мысль, что вырывается наружу именно на русском языке.

[indent]  [indent] – блять.

мама принесла в жизнь не только заботу и ласку, но также набор незамысловатых слов, которые порой скользили с ее алых подведенных губ, когда алиса случайно задевала дорогую вазу в доме, когда отец слишком долго задерживался на работе, когда роман сообщал плохие новости и, разумеется, в до тошноты белой палате. на протяжении трех дней забвенного сна алисе казалось, что она слышит нелестный голос матери.

запинаясь о неровную тропу, эшби бежит на столько быстро, на сколько позволяет ее израненное всякой хуйней тело. бежит, стараясь не оглядываться назад, чтобы блеск натертого полицейского значка не слепил глаза. цепляя джинсовой курткой колючие кусты, пока не находит свое «пламя», чьи колени наверняка плавят холодную землю. нина оборачивается. понимает без слов, как обычно. невидимая стрелка часов на загорелой руке офицера отдается эхом сквозь реберную решетку алисы. она быстро хватает девушку за руку, утаскивая за собой в мир колких кустарников и сломленных стволов борщевиков, к углу заржавевшего гаража, в котором, наверное, хранились ядерные припасы со времен второй мировой. прижимая чужие плечи к холодной железной поверхности, под скрип металла, аккуратно касается шепотом дрожащих губ виска.

[indent]  [indent] – тихо. потом расскажешь своему миру, как ты его ненавидишь.

[indent] алисе нельзя снова попасться. это невозможно.
тогда угрозы отца перерастут в решительные действия, и она на самом деле окажется за золотой решеткой лучшей комнаты в психбольнице.

[indent]