эггесбё из живых остатков уже не собрать, в ней пустота и боль и только. решение на языке горчит, плеядой травленных слов по сердцу; оседает по внутренностям пеплом былой надежды. нанна давится, но терпит — заслуженно. слова вертятся на языке, жжёными надеждами скребут в глотке — будь храброй, будь сильной, будь решительной. руки — нервно, отрывисто — резким движением меняют положение; дрожь пожирающая. сжимает траурно-серый комбинезон мёртвой хваткой и просит-приказывает — не погреби заживо. она не продаётся — едва — лишь ломается до жуткого хруста и трещин по периметру; шрамы на память и только.
нанна больше не смотрит; она находит новые общие черты: то резкость движений, то большие уставшие глаза, то поворот головы. нанна совсем не хочет отмечать сходств, только различия видеть не получается. разочарование вперемешку с бессилием затягивается чёртовой верёвкой на шее, норовя проехаться по сонной артерии.
комната — пульсирующая исповедальня, приземистая и бесцветная, стучит со всех сторон вглубь черепной коробки эггесбё, пытающейся вспомнить хоть одну молитву, лоботомия сплошь и рядом. у неё ведь пусто совсем внутри, эхо отскакивает от гладких стенок. и душа грязная, закоптившаяся — давайте, продавайте с молотка, не жалко вовсе. у нанны есть только бездна, что смотрит на неё пустыми глазами.
в ней жизни нет, раздирай злостно грудину, разглядывая зелёно-синие вены на запястьях, добирайся до сердца и рви его на части — ей до этого дела нет, в ней пустота звонкая, появляющаяся вместе с разбитыми надеждами и душой, настолько несчастной, что ей больше нет места в теле. нанне говорить о произошедшем в её жизни сложно, слова рвутся — слёз нет, ничего уже нет, — она набирает воздух в лёгкие и делает очередную попытку.
— прошу вас, — она снова замирает; нанна — безнадёжна, и она не хочет, чтобы он знал. но другого выхода не видит. ей не стыдно — нанне до тошноты омерзительно краснеть бумажно-бледными щеками. поднимает тяжёлые веки, — тонну туши, тонну нежелания снова смотреть на этот чёртов мир. — вы — моя последняя надежда.
одно неверное слово — и она снова струсит. позволит дать себе ещё одну жалкую надежду на спасение. эмоции наваливаются, смешиваются, эггесбё кажется, что она тонет и хочет утонуть; она не справляется. всё хорошее — счастливые улыбки за семейным ужином, громкие радостные крики по поводу оценок в школе, тихие девчачьи разговоры с хельгой — обезличиваются, разлетаются, расплываются, теряя всякую ценность на фоне болезни, которую ей не удаётся остановить. жизнь ускользает из слабой хватки, она не признаётся, но чувствует себя мёртвой до острого края по венам.
нанна эггесбё — изощрённая самоубийца, вскрыть вены — не её формат, а вот умирать от анорексии вместе с дочерью — самое то, тем более, если это долго и мучительно. кажется — она вот-вот развеется по ветру и не оставит после себя ничего. жизнь — сволочь; у неё это где-то над рёбрами. за рёбрами что-то гнилое, четырёхкамерное напоминающее, у неё дыра в душе космических размеров и мораль перевёрнутая, неправильная, сумасшедшая, дурная.
нанна жизнь нормальную строить пыталась, когда могла, но жизнь её обернулась полнейшим крахом, пустым звуком. с ней только сожаления и обиды, которые виски запить и проглотить, пока снова не накроет волной ненависти к себе и всем окружающим, к тем, кто счастлив, у кого ещё есть шанс на лучшее.
эггесбё на счастье не способна тоже, она погребена вместе с дочерью морально, она таблетками и короткими разговорами с братом о бессмысленных вещах заполняет день свой каждый, устало глаза открывает бледно-серые, цвет яркий потерявшие, несколько жизней словно видевшие. нанна терпит и ждёт, когда бедная на действия жизнь перестанет интересовать её. нанна терпит-терпит-терпит и взрывается.
— я не шутила, когда говорила, что готова на всё. абсолютно на всё — хоть мишенью стать для охоты ради забавы, хоть служанкой личной, — у неё звенит в голове, усталость забирается под кожу, усталость слишком большая, общечеловеческая (ты когда-нибудь себя чувствовал словно отвечаешь за весь мир?). она настойчива, упряма до раздражения. голос эггесбё хрипит, половина звуков гаснет, слова выходят запутанными, рваными, собственный голос её больше не терпит, крик громкий, смерть предрекающий её пугает, напоминает об улыбке тёплой светлой, погасшей, она жизнь вспоминает несбывшуюся; нанна молчит, выдав пару слов ещё — у неё плохо выходит, кашляет долго, словно лёгкие свои хочет выхаркать, а заодно и сердце — ей ни того, ни другого не жалко.
— чего ты хочешь? — нанне говорить и страшно и необходимо, она с силами собирается, — ЧЕГО? — она вновь прерывается, — у всего всегда есть цена. назови свою, — она взгляд на лицо его поднимает, разглядывает.
Отредактировано Nanna Eggesbø (2020-09-19 22:15:48)
