лида могла бы заявиться к лёве в гости и без предупреждения, но, в этот раз, о своём явлении предупреждает заранее: по крайней мере, чтобы тот успел выгнать всех баб нерадивого соседа, да и самого соседа тоже, перед её приходом.

в одной руке у лиды бутылка вина: пожалуй, неотъемлемый элемент каждого её модного образа. в другой – «заводной апельсин» бёрджесса. она решила изменить в кои-то веки русской классике, но до сих пор не поняла, насколько сие решение было верным. впрочем, по нынешнему настроению и классический долбоёб алекс кажется вполне себе вариантом из тех, что называются ебабельными. сумочку через плечо оттягивает материал для блантов. они с лёвой могли бы неплохо провести время и без травы, будучи просто пьяными, но пьяная лидочка имеет свойство становиться грустной; а вот угашенная пьяная лидочка – создание всегда непредсказуемое, а оттого особо интересное. на пороге она долго не расшаркивается: долбит и трезвонит в дверь до последнего, пока её не встречает главная поклонница эдварда каллена собственной персоной.

— отлично выглядишь, зай, — целует в обе выбритые щёчки, приподнимаясь на носочки и опираясь на острое плечо, чтобы до них достать. от демьянова пахнет попкорном и гелем для душа. приятно знать, что несмотря на весь душенвный раздрай, для лиды он собрался с силами и прото принял душ, минуя драматичные попытки утопиться. попкорн – приятно тоже. лида вручает хозяину вино, а сама слезает с высокой платформы ботинок и мягко ступает разноцветными носками по холодному полу, направляясь прямиком в его спальню.

лёвина кровать – пожалуй, лучшая часть во всей этой квартире, хотя даже привередливая лида, и та всегда легко признавала её уют. тут и на кухне сидеть-кашеварить приятно, и на общем диване залипать в какую-нибудь игрушку. однако, кровать – это что-то о самом лёве. что-то нежное и почти что интимное. и сколько бы лида не шутила о том, что попасть в его постель не то чтобы слишком трудно, ей, разумеется, всегда было приятно быть раз за разом приглашённой в мягкие простыни. в лёвиной кровати она раскидывается как хочет: хоть вдоль, хоть поперёк, хоть звёздочкой – и, если поначалу за такое ворчал и сам лев, и мышь его за пятки всё норовил кусить, то теперь к такому раскладу все привыкли.

они оба уже хорошенько приложились к бланту. у каждого свой – не романтики ж ради, а эффекта для. на заднем плане бубнит нетфликс, но лиде на него откровенно поебать. она, уткнувшись в телефон, бесцельно листает тиндер в поиске хоть одного индивида, более-менее походящего на человека. фильтр стоит исключительно на мужчин сейчас – и дело не в том, что на девушку она бы не согласилась – наоборот, была бы только рада. вот только девушки в тиндере имеют свойство искать либо подруг, что лиду вгоняет в тоску, либо третье звено в их разваливающиеся с парнем отношения. поэтому, мужчины.

поэтому тяжёлый вздох за вздохом; поэтому в какой-то момент хочется запустить ни в чём не повинный телефон в стену; поэтому тепло лёвиного тела рядом со своим вызывает такие двоякие эмоции. она безмерно его любит: как человека, как друга, как, вероятно, самое нежное и милое создание на всей планете земля. но при этом как же неприятно иногда понимать, что именно это самое нежное и милое создание едва ли когда-нибудь станет её партнёром! и как же сложно при этом искать, вечно сравнивая всех будто бы по шаблону с недостижимым уровнем близости, который есть и будет только у них двоих.

— возможно, он прикончит меня ещё с третьего приклада, и остальные семнадцать я всё равно не почувствую, — лида вновь картинно вздыхает и откладывает телефон в сторону, потягиваясь и потирая глаза. затем лениво делает ещё одну затяжку и откладывает косяк в сторону к лёвиному: похуй, пускай догорает. голову поворачивает к лёве и целует его в щёку, как целовала эту щёку, наверное, уже тысячи раз. приятно знать, что рядом всегда есть человек, который вселит ещё меньше уверенности в том, что тиндер – это в принципе возможная опция.

лида одинокая. она может отрицать это сколько угодно, представляя каждого мёртвого писаку своим воображаемым другом, но долго она так не протянет. вечеринки давно кажутся скучными, и никого цеплять на них не хочется. с бывшими, практически со всеми, расставалась она как-то не очень красиво, и просто так связаться даже при большом желании не выйдет. да и с теми, что выйдет, связываться нельзя – они уже в отношениях. они говорили об этом с терапевткой, но лида соврала сказав, что травка помогает ей не погрязать в апатии – уже и она не помогает. возможно, пора повысить дозу.

— я просто не понимаю, — девушка в настроении ныть, — неужели я реально многого прошу? — переворачивается на живот, скидывая лёвину любопытную голову со своего плеча и пристраиваясь неудобным острым подбородком у него на груди, — просто кто-нибудь, кто не воняет, пользуется резинками, был у врача в течение последнего полугода и либо молчит, либо не несёт полную хуйню в перерывах между стонами. пиздец.

обиженно вздыхая на несправедливость судьбы, девушка продолжает витать в собственных возмущённых мыслях. она бездумно обводит пальцами лик паттинсона, что смотрит на неё с лёвиной футболки будто бы с упрёком, и ухмыляется, случайно задевая под тонкой тканью сосок.

— вот скажи мне, когда ты в последний раз ебался не по большой любви к своему сэму, или кому-то ещё, а просто ради секса?

лёва такой. это осознание приходит к лидочке практически единовременно с самим львом: его глаза выдают его с потрохами, каким бы тяжким не был этот вздох. лёва такой: и нежный, и осмотрительный, и всё то самое, чем, по-хорошему, должен бы быть способен похвастаться в двадцать первом веке любой человек. он не боится своих чувств, и не боится проявлять их, без оглядки на какие-то навязанные нормы. он никогда не сделает ни ей, лидочке, ни кому-либо другому, она уверена, больно, если они сами не попросят. он предохраняется – случалось натыкаться на блестящие упаковки, распиханные по ящикам его комодов. он проверяется – в последний раз лидочка сама ходила с ним в клинику и держала его громадную ручку, пока тот гуглил симптомы всех существующих зппп разом.

лёва такой. правда, они никогда не говорили об этом, никогда и не думали. их отношения можно было всегда возводить в эталон всем примерам фразы о том, что дружба между мужчиной и женщиной существует. платоническая такая дружба, при которой ни вид гениталий друг друга, ни случайные неловкие прикосновения к чувствительным зонам возбуждать не будут. без пьяных конфузов после нескольких коктейлей на очередной вечеринке; без неоднозначных намёков; без страсти, без похоти, без секса.

но почему тогда его так дёрнуло, стоило только задеть этот несчастный сосок, словно прыщ вскочивший на лбу пикселящего эдварда каллена?

— а почему? — лидочка смотрит на демьянова с такой непривычной себе самой серьёзностью, что его уместная ирония практически пролетает мимо её ушей. шестерёнки в сознании кружатся не останавливаясь, пусть помутнённое травой сознание с трудом обрабатывает любой запрос, — это идёт вразрез с твоей моралью, или?..

если мыслить категориями простейшими, да отбросить в сторону всякую лирику, что мешает трезвому восприятию: вот он, совершенно точно мужчина, нынче совершенно точно одинокий, и совершенно точно на отношения с ней не претендующий; и вот она – не менее одинокая, чуть более, пожалуй, связи жаждущая, и давно согревшаяся под тяжестью его руки. их тела разделяют примерно от двух к четырём слоям тонкой ткани: всё зависит от места, да от того, не поленился ли лёва натянуть трусы под пижамный низ к ёё приходу. если к лирике всё же вернуться: лёва красивый, и лида ему доверяет.

она приподнимается на локтях и подтягивается чуть выше на кровати, оказываясь значительно ближе к лёвиному лицу. в квартире никого кроме них не появится вплоть до самого утра, а у неё давно не было поводов корить себя наутро. все звёзды складываются сегодня в их пользу. главное, чтобы то, что кажется сейчас такой хорошей идеей, не оказалось в итоге фатальной ошибкой.

— а если и есть? предложение? — в голове у лиды столько вопросов, что всё, что слетает с её губ, тоже автоматически становится вопросительным. она смотрит на лёву с удивительной смесью эмоций: абсолютно отчётливым, почти что по детски наивным, любопытством; игривой искоркой желания в тёмных глазах; необъяснимым беспокойством и волнением. тревогой то, что её мучит, назвать сложно – в таком сеттинге тревожно быть не может – просто немного странно. и, одновременно, интересно до безумия, — ты бы попробовал?

она бы попробовала. и пробует: дождавшись, разумеется, очевидно положительного ответа, осторожно касается лёвы снова. подушечки пальцев, что скользят по щеке, нежно её поглаживая, почти что ощутимо колет от предвкущения. задерживаясь в миллиметре от его губ лидочке даже не удаётся сдержать улыбки и едва заметного смешка. когда ей было лет тринадцать с тем же волнением она целовала всех подружек на ночёвке. благо, теперь придумывать нелепых оправданий не нужно.

целовать лёву странно; с подружками с ночёвок более, чем внутренним чувством, никак не сравнимо.
она боялась, что сразу будет противно – будто целовать родного брата – не стало.
она хотела, чтобы по телу мгновенно пошла волна привычного возбуждения – не пошла.

от его волос безумно приятно пахнет чем-то сладким, а его сердце так отбивает рёбра, что лида чувствует ритм собственной грудной клеткой. ей тепло, невероятно, безумно тепло и уютно в лёвиных мягких объятиях – они оба осторожничают – и, пожалуй, ему она за это благодарна. за мягкостью поцелуя можно прислушаться к собственным чувствам, пусть не всегда и выходит разобрать, что именно они означают. возможно, – беспечно думает лида, — понятнее будет позже, если продолжить. и продолжает.

она первая пересекает ещё одну границу. она вообще довольно много делает первой, но всё же движется так медленно, чтобы у льва была возможность её остановить. не разрывая поцелуя скользит холодной ладонью под тонкую футболку, преодолевая барьер в один из тех самых тканевых слоёв. ничего там не делает: пальцами выводит бессмысленные узоры, цепляясь самыми кончиками за волоски на груди.

в равной степени со странностью происходящего лида находит это же происходящее удивительно приятным. то ли дело в натуральном лекарстве, коим пропахла уже вся лёвина спальня, но что ни разу её ещё не подводило; то ли в доверии, что строилось между ними слишком долго, чтоб быть подорванным одним (десятком) довольно смелым прикосновением. ей не приходится переживать, вообще – хотя, с любым дргуим человеком поводов нашлось бы достаточно, в особенности, в первый раз. возможно ещё и поэтому возникает странное ощущение обыденности – не той, которой обычно пугают молодожён в качестве свадебных напутствий, а той, которой изо дня в день якобы радуются люди, по-настоящему довольные своею жизнью.

лидии совершенно не страшно, и она не помнит ни единого подобного случая. и отсутствие волнения, что, к слову, совершенно не означает отсутствие волнительного предвкушения, меняет опыт кардинально. ей не всё равно, как она выглядит, но полностью отсутствует страх показаться нелепой: кто-кто, а демьянов и вправду видел её в самых разных состояниях, и по-прежнему никуда не сбежал. ей не всё равно, что лёва подумает о её навыках, но полностью отсутствует панический страх его разочаровать. разочарование обыкновенно ходит по пятам за закоренелыми мечтателями, что вплетают реальность в собственные фантазии: а если фантазий и не было никогда – разве возможно разочароваться?

она живёт моментом, и в моменте этом по её коже табуном скачут мурашки, повторяя движения широких ладоней демьянова. он чуть приподнимается, двигаясь к изголовью кровати, а лидочка, сквозь неплотную смесь хлопка со льном, да своей ладошкой, по-прежнему обводящей его торс, ощущает вдруг все задействованные мышцы. всё под ней: тёплое и живое, уже давно известное на вид и ощупь, но неизведанное ещё в самых интимных аспектах. и собственное тело: тоже живое и тёплое, а ещё мягкое и привычно податливое. девушка не получает ни единого сигнала остановиться, пускай и прислушивается к нему с особым вниманием. о паузе просит лев, и она послушно замирает, глядя на него широко распахнутыми глазами и ища своё отражение в широких зрачках.

единым моментом становится ясно, отчего все её подружки так очарованно вздыхают, глядя на их фотографии в инстаграме. лёва и вправду очарователен. и ни одна фотография, к счастью, не передаст этой нежности, что он вкладывает в каждое слово и прикосновение. лидочка только рада оставить эту ласку лишь для себя. совсем запутавшись в тяжёлых и мягких, словно низкие облака, каких не встретишь никогда в лос анджелесе, мыслях, она поначалу задумчиво молча кивает. и только затем, понимая интуитивно, что безмолвное согласие не звучит слишком убедительно, произносит:

— да, уверена, — её голос звучит уверенно, спокойно и мягко. нижнюю губу она прикусывает в нетерпении от любопытства продолжить – и продолжает сама, да податливо выгибает тело под широкие ладони юноши.

он намного крупнее неё, чисто физически, и если в дружбе эта разница была отмечена лишь только вечно затёкшими шеями, да ступнями, ноющими от обуви на высокой платформе, то сейчас эти сантиметры куда заметнее прежнего. и ладони у него такие большие, да пальцы такие длинные, что покрывают будто всю её спину; и расположиться на нём могло бы словно ещё две такие же лиды вдоль. они никуда не торопятся, но лидочка сама по себе не выносит одежды в пылу, и ей быстро становится тесно и неудобно даже в платье-оверсайз на узких плечах.

коленями упирается в проминающийся послушно матрас по обе стороны от бёдер лёвы, да садится сверху ловким движением. отсюда вид, пожалуй, ещё более прекрасный: между ними, кажется, до сих пор плывёт дымка медленно тлеющего бланта. если бы они были главными героями ромкома, на заднем плане играли бы духовые, растягивая мелодию, как тянется растаявшая ириска. акомпонементом их вялотекущей страсти становятся шокирующие подробности кончины очередной несчастной жертвы, и ироничнее этого, пожалуй, ничего не может быть.

лидочка не имеет ничего против сумерек, но если и есть в этой комнате третий лишний – это несчастный эдвард, что смотрит на неё с футболки, кажется, со своим текстильным вызовом. она улыбается вновь, медленно подхватывая пальцами нижний край и стягивая футболку ко всем чертям со льва через голову. футболка бесцеремонно отправляется на пол, игнорируя на своём пути любые возмущения, а довольная лида снова припадает к лёвиным губам. она по-прежнему не набирает темпа, но теперь касаться обнажённой кожи беспрепятственно можно обеими ладонями сразу, а волосами щекотать шею. губами можно мягко коснуться и её: не оставляя лишних следов от их маленькой шалости, но касаясь солоноватой кожи языком.

стоит лёвиным рукам коснуться подола её платья, дыхание снова сбивается в предвкушении – приходится отстраниться. на ум приходит лишь одна важнейшая деталь, которую, пусть и хотелось бы оставить без внимания, но не выходит. она выпрямляется снова, перекидывая волосы на одну сторону и накрывая своими ладонями ладони молодого человека на своих бёдрах. слегка сплетает пальцы и задерживает их буквально в секунде от того, чтобы поднять юбку:
— только обещай не смеяться, — а сама уже колется.

стоит только им вместе приподнять подол платья достаточно, чтобы было видно бельё, лида смеётся первой. нежно-голубые трусики украшает паттерн из розовых фламинго. и в оправдание у девушки есть всего два аргумента:
а) она не готовилась к сексу;
и б) едва ли хоть десяток, хоть два десятка фламинко, остановят демьянова от того, чтобы двинуться дальше.

стоило только светлому платью присоединиться к лёвиной футболке на полу; по влажной спине от поясницы и вверх, к самой шее, устремились мурашки. лидочка никогда не страдала от комплексов, относительно своего тела – спасибо родителям и матушке-природе, что наградила её чертами, что современное общество восхваляло. хрупкая комплекция: от тонких запястий и шеи к узкой талии и длинным ногам, при невысоком росте – как только не хвалили её мимолётные партнёры и партнёрши, лишь укрепляя и без того высокую самооценку. впрочем, ежели комплексы какие-то и были бы, времени разволноваться сейчас, под внимательным взглядом лёвы, не выдалось: уже спустя минуту они оба хохотали, глядя на неоново-розовые боксеры.

— всё, я поняла, на следующий день рождения дарю тебе набор «неделька».

даже согнувшись пополам в приступе смеха лида всё равно не спешила отдалиться от демьянова: держалась рядышком, чтоб не замёрзнуть на распахнутой кровати. и даже этот чёртов приступ смеха не был способен убить то удивительное настроение, что между ними разгорелось – трусы трусами, смех смехом, но руки юноши вновь оказались на её талии, а она с радостью вернулась на его колени, на этот раз совсем уж не стесняясь разводить в стороны узкие бёдра. он гладит её тело, изучая его с таким искренним интересом, да такой пытливостью, что присущи обычно художникам, что рисуют картины с натуры. наслаждается каждой реакцией, а лида нетерпеливо кусает губы ровно до тех пор, пока они вновь не оказываются занятыми новым поцелуем.

она прижимается к нему близко-близко, всем телом, и ловит на себя на секундной мысли о том, что перестала всё анализировать. нет больше этого желания изучать собственные реакции, словно под микроскопом. то, что происходит между ними, безусловно, по-прежнему эксперимент – единоразовая акция в пользу собственного любопытства. вот только её телу наскучивает роль подопытного кролика, что, в общем-то, само по себе – вполне говорящий результат. лидочка по-настоящему наслаждается. каждым взглядом, вздохом, прикосновением, шорохом, запахом. входит в раж, и, обводя пальцами острые косточки на худых лёвиных плечах, понимает, что хочет продолжить.

наверное, будь это кто угодно, кто не лёва – она остановилась бы. испугалась бы перспективы испортить крепкую дружбу выяснениями отношений. однако, это лёва, и если в чём-то в этой жизни она и может быть уверена, так это в нём; поэтому руки плотным кольцом обвивают шею, пальцы зарываются в короткие волосы и царапают затылок, а бёдра плавным движением скользят вперёд, упираясь в пах и сокращая последние сантиметры расстояния между ними. теперь она почти жалеет о том, что слишком мало знает о его предпочтениях и эрогенных зонах: куда поцеловать, как выгнуться, чтобы доставить больше удовольствия. как и с любым другим партнёром, она действует наугад, продолжая плавные движения бёдрами и ощущая приятную влагу на собственном белье. они целуют друг друга попеременно, как будто соревнуясь в попытках доставить больше удовольствия. лидия вздрагивает, стоит только лёвиным пальцам зацепить замок на бралете.

обнажаться совсем не страшно – её соски и без того уже повидал весь лос анджелес, пускай и сквозь тонкие топы да свободные рубашки. напротив, девушка будто бы шире разводит плечи, да дышит свободнее полной грудью, не без удовольствия отмечая жадный взгляд напротив. ей до безумного приятно это внимание. её прельщает прежняя осторожность в движениях. лида выгибает спину, откидывает голову назад, намекая на то, чего ей хочется, а лёва чутко улавливает её мысли и через секунду припадает губами к чувствительной коже. в негласном соревновании за первый (пускай и едва слышный) стон победу приходится отдать ему в тот момент, когда с губ лиды вместе с шумным выдохом слетает едва различимый звук. пальцы продолжают путаться в мягких волосах. за них же она нетерпеливо властно тянет, когда вновь хочет его поцеловать.

— прости, — мурлычет прямо в губы, надеясь, что её напор не будет воспринят в штыки. лёве уже давно известно о том, что лида – натура страстная, и ей частенько непросто себя контролировать.

она скупает книги десятками сразу, а вещи с барахолок может выносить мешками, невзирая на их состояние. она ест мандарины по четыре-пять штук за раз, прекрасно зная о том, что через пару часов захочет снять кожу с рук от нагрянувшей аллергии. она много пьёт, увеличивает дозу травы без назначений медиков, но всё это меркнет перед тем, как сложно ей затормозить, стоит только дать волю возбуждению и дать дозе адреналина растечься по выступающим венам. им и впраду ведь некуда торопиться,  каждый момент этого вечера стоило бы смаковать, чтоб не дать ему превратиться в очередной бессмысленный перепих. и она старается, но голову уже кружит ощущение небываой лёгкости и «зелёный свет», что они оба дали друг другу.

лида – натура, даже слишком, увлекающаяся. и сейчас она увлечена тем, как ладони лёвы опускаются всё ниже по её телу, дразняще задевая резинку трусов; тем, как с каждым новым движением бёдер она всё сильнее упирается в него. она нетерпелива, но от долгих прелюдий получает удовольствие совсем иного толка, лишь распаляя себя мыслями о том, что самое приятное им только предстоит. она проталкивает одну ладошку между из телами и скользит ею вниз по лёвиному торсу. проводит вдоль полосы волос на жиаоте, кончиками пальцев гладит кожу бедра под резинкой, но не торопится опускаться ниже. вместо этого обводит пальцами контур уже твердеющего члена сквозь плотно прилегающий трикотаж белья.

лида дышит тяжело, громко и прерывисто, каждый раз содрагаясь всем телом от лёвиных нежных прикосновений. пускай они и не торопятся, давая себе и друг другу достаточно времени, чтобы изучить что жадными жаркими взглядами, что мягкими подушечками пальцев, каждый сантиметр податливых тел, возбуждение всё равно берёт своё. заставляет двигаться чуть быстрее и резче, напоминая о том, что в самом деле приятно не на сознательном, а на инстинктивном уровне. шанса увидеть, да и почувствовать, друга столь уязвимым, у неё точно больше не будет, и, будь сознание её чуть менее размытым, она бы попробовала больше – из чистого любопытства.

спустилась бы губами вниз по его телу, проложив неровную тропинку от кадыка к тазобедренным косточкам. задержалась бы чуть дольше на твёрдых сосках, уже зная, насколько благодарной может быть ответная реакция на прикосновения к чувствительной зоне. применила бы на практике все свои знания из последнего вебинара по тонкостям орального секса, чтобы выяснить, как можно заставить лёву дрожать и стонать, даже не раздеваясь до конца самой. всё это – эксперимент, ежели не во имя самой науки, то во имя собственного любопытства – вот только «учёным» давит одежда от напряжения. человеческий фактор их обоих подводит. или подводит к черте настоящего наслаждения – здесь как посмотреть.

— мхм, — мало того, что и мозгу невероятно сложно сейчас формровать звуки в полноценные слова, не говоря уже о том, чтоб попытаться из слов составить предложения; так ещё и сами звуки не способны прорваться наружу сквозь сдавленную грудную клетку. приходится для убедительности сопроводить согласие кивком. лиде чертовски нравится всё, что демьянов делает: он умело играет свою мелодию на мышцах под раскалённой светлой коже – ей хорошо. настолько хорошо, что выразить это наслаждение получается то ли вздохами, то ли стонами, с каждым новым всё менее и менее сдержанными.

она остаётся на лёве: наблюдает внимательно за тем, как его член обхватывает полупрозрачный латекс, и как он прилегает к красноватой головке, а затем шумно сглатывает, отчего-то то ли смущённая, то ли слегка растерянная идеей о том, что он окажется внутри. скажи лиде хоть неделей, хоть даже сутками ранее, что она будет смотреть на льва таким страстным взглядом; что будет сидеть на нём сверху практически полностью обнажённая; что будет нетерпеливо кусать губы, обеими ладонями упираясь в его тело, и пытаясь не перебудить всех его соседей – она бы посмеялась. только вот сейчас, пока по спине стекает капля пота и быстро скользит к пояснице, а она сама крутит бёдрами, пытаясь преодолеть не слишком приятный момент вторжения – смеяться совсем не хочется.

она – маленькая и хрупкая, а лёва большой. он, должно быть, и не ощущает её веса на собственных бёдрах, а она жмётся ближе, пытаясь прочувствовать его каждой клеточкой собственного тела. корнуэлл находит свой ритм, и губы кусает уже от удовольствия, а когда выдыхается – помогает лев. придерживает её поясницу, ласкает ладонями спину, продолжает двигаться не сбавляя взятого темпа. всё его тело: все широкие плечи, да грудь, минимум – будут украшены россыпью краснеющих следов от её пальцев и ногтей. изменяя слабым остаткам собственных принципов, лидия припадает губами к ключице, чуть сильнее сжимая на нежной тонкой коже зубы, и выпуская совершенно неприличный стон прямиком в формирующийся засос.

как только веки начинают характерно тяжелеть, а движения замедляться, к лицу лидии приливает кровь – она понимает, что они оба равноценно близки к кульминации. контролировать своё тело, свою громкость, свои слова уже непросто, и всё, о чём она способна сейчас думать: какого же чёрта они не сделали этого раньше. она останавливается почти что полностью, но только ради того, чтобы обжечь шёпотом ухо демьянова:
— давай поменяемся, — он снова делает толчок, заставляя её выгнуться в пояснице, а напряжённые мышцы бёдер едва ли не пойти судорогами. лидия прячет лицо в его плечо и тихо добавляет, — пожалуйста.

ещё секунда, и раскалённой спиной она ощущает холодную простынь с другой стороны кровати, а тяжёлое тело лёвы вжимает её в пружинистый матрас. девушка послушно разводит ноги шире, сгибая их в коленях и упираясь копчиком в одну из неудачно выпирающих пружин, которую, впрочем даже не замечает. теперь свой ритм берёт лев: он ведёт. она же одну ладонь опускает ниже, массируя пальцами собственный клитор, с каждой секундой лишь приближая оргазм; второй сжимает край пододеяльника, что так удачно лёг под руку. никогда ещё перед ним она не представала настолько открытой. никогда ещё не испытывала рядом с ним столько эмоций.

в один момент ей кажется, что вокруг них замирает весь мир. воздух в комнате становится настолько горячим, что лида беспомощно открывает рот, пытаясь то ли вдохнуть, то ли вытолкнуть из лёгких все скопившиеся стоны; звуки же не слышны и вовсе, будто бы покидая их тела мгновенно заглушаются абсолютным вакуумом. она по-прежнему продолжает касаться себя, почти что успокаивая теперь пульсирующую плоть; и продолжает ощущать неровные, неритмичные толчки, что только продлевают оргазм вместе с ощущением полного блаженства.

в какой-то момент лёва опускается на неё сам, и она обхватывает его обеими руками, не желая так быстро выпускать жар между ними. её тело обмякло в приятном изнеможении, и даже руки дрожат, поглаживая мокрую спину. они оба выравнивают дыхание, и, в какой-то момент, лида вздрагивает и шумно выдыхает от ощущения странной пустоты. ей прекрасно известно, что самое главное сейчас – не попасть в ловушку собственных гормонов, что рисуют льва в данный конкретный момент времени чуть ли не самым прекрасным мужчиной на свете из всех существующих. и, тем не менее, просто так отказать себе в лишнем тактильном контакте не выходит, а потому из собственных рук она его так и не выпускает.

— ты хочешь, чтобы я сделала что-то ещё? — ласково мурлычет, тонкими пальцами вновь зарываясь в волосы и массируя аккуратно затылок. она встречала разных мужчин и женщин в своей жизни, и у каждого был свой набор желаний, фантазий и небольших причуд – поэтому и демьянова обо всём спрашивает напрямую.

ей не страшно быть изгнанной из его постели, из его квартиры или даже из его жизни прямо сейчас: они слишком хорошие друзья, и между ними слишком много доверия, чтобы вот так его предавать – и всё равно хочется найти себе последнее оправдание, чтобы подольше побыть вот так, близко-близко, прежде чем вернуться из этой фантазии к привычной одинокой реальности.