жизнь научила его только одному правилу [на самом деле правил дохуя и больше, но прямо сейчас в его башке плавится одно конкретное и самое подходящее по случаю], и это правило очень простое и действенное, как, сука, ебучая таблетка активированного угля – вот настолько все банально. так вот, суть правила заключается в том, что упарывая кислоту, ты должен помнить, что последствия непредсказуемы. ну, это и ребенку понятно, все ок. но саня – мальчик взрослый, умный, опытный. он знает, что реакция организма может проходить всего лишь по двум алгоритмам:

жизнь, разумеется, подбрасывает нильсену самый хуевый исход событий. он даже не удивляется – удивляться тупо. но, с другой стороны, очень хочется отвесить подзатыльник самому себе. за что организм так его подвел? это не первая химическая отрава, которую он впустил в свою кровь, и точно не последняя. [на самом деле саня не совсем уверен, что херня эта перегоняется по его телу вместе с кровью, просто так проще, а думать о чем-то он сейчас не в силах]

главное – не забывать, что это все не реально. буквально все. в идеале нужно просто сидеть и не двигаться, чтобы не навредить ни себе. ни кому-либо еще. даже если рядом никого нет. саня помнит это все на зубок. помнит, но совершенно, блять, не вывозит.

кроет резко. бэдтрип обрушивается оглушительной волной, сжимает виски и прибивает к полу. нильсен не может ни моргнуть, ни двинуться. чувствует, как изо рта холодной противной нитью тянется слюна. ощущение, конечно, инфернальное – в него будто демон вселился. хочется кричать, сдирать кожу и биться обо все подряд, чтобы он_о [что бы это ни было] прекратило свои пытки и оставило его откисать с богом. хочется, но не получается. под кожей будто затвердел цемент. тонна цемента. [хотя разодрать в мясо собственными короткими ногтями участок кожи на предплечье все-таки удается]
длинные часы-мгновения застоя. время замирает, и саня не может ни дернуться, ни вдохнуть полной грудью. воздуха критически не хватает. нильсен сначала скулит, потом хрипит и видит перед глазами черные точки, а после начинает валиться на бок, и тогда тело обжигает. будто погружают в расплавленный металл, потом вытаскивают, потом снова погружают. и это не боль, а что-то… что-то иное…

телефон чудом оказывается в руках. александр никак не может вспомнить, когда он успел его схватить и чей именно номер он пытался набрать, но получилось так, как получилось. собственный голос кажется лаем вшивой собаки. голос с другого конца – мягче, но слова не разобрать. собственные тоже не разобрать. все вдруг превращается в сложный мир незнакомых символов. разгадывать их нет ни сил, ни желания. и после того, как экран телефона гаснет, саня смотрит на него долго и тупо, разглядывая свое отражение в темном стекле.
оттуда смотрит какой-то монстр.

наклонившись в сторону, монстр блюет и малодушно вырываясь из своей бесконечной пытки радостно думает: «хорошо, что не на кровать»

роман выдирает его из этого состояния резко. кричит что-то в ухо, ругает, но нильсен, находящийся на расстоянии нескольких сантиметров, не понимает. он будто на дне, а голос звучит откуда-то сверху. слышно только обрывки, но каким-то образом получается уловить смысл. или что-то на него похожее.

впрочем, несложно догадаться, чего конкретно эшби от него хочет. [а если быть точнее – хочет _для_ него]

[indent] – нет.

[indent]  [indent] что «нет»?
нет, не хорошо. не договорились. он никуда не поедет и помощь ему не нужна. к черту и нахрен. нахрен и к черту.
нильсен вырывается из чужих объятий. на улице шумно, темно, холодно. в подвале жар токсичен, поэтому туда хочется вернуться, но взгляд натыкается на лицо эшби. блять. не смотри на меня так. не беси.

[indent] – я тебе ебну.

хуй знает, что это – предупреждение или угроза – но вот он саня, а вот его кулаки.
[indent]  [indent]  [indent] и он, блять. точно ни в чем не нуждается.